Я заражен нормальным классицизмом. А вы, мой друг, заражены сарказмом. Конечно, просто сделаться капризным, по ведомству акцизному служа. К тому ж, вы звали этот век железным. Но я не думал, говоря о разном, что, зараженный классицизмом трезвым, я сам гулял по острию ножа. … Теперь конец моей и вашей дружбе. Зато — начало многолетней тяжбе. Теперь и вам продвинуться по службе мешает Бахус, но никто другой. Я оставляю эту ниву тем же, каким взошел я на нее. Но так же я затвердел, как Геркуланум в пемзе. И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счеты. Я давно в неволе. Картофель ем и сплю на сеновале. Могу прибавить, что теперь на воре уже не шапка — лысина горит. Я эпигон и попугай. Не вы ли жизнь попугая от себя скрывали? Когда мне вышли от закона «вилы», я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит. Зато само обычно так торопит, что по рукам бежит священный трепет, и несомненна близость Божества. Один певец подготовляет рапорт, другой рождает приглушенный ропот, а третий знает, что он сам — лишь рупор, и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму за силой жизни. Проницая призму, способен он лишь увеличить плазму. Ему, увы, не озарить ядра. И вот, столь долго состоя при Музах, я отдал предпочтенье классицизму, хоть я и мог, как старец в Сиракузах, взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счеты. Вероятно, слабость. Я, предвкушая ваш сарказм и радость, в своей глуши благословляю разность: жужжанье ослепительной осы в простой ромашке вызывает робость. Я сознаю, что предо мною пропасть. И крутится сознание, как лопасть вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник сооружает крендель. Чернокнижник листает толстый фолиант. А грешник усугубляет, что ни день, грехи. Влекут дельфины по волнам треножник, и Аполлон обозревает ближних — в конечном счете, безгранично внешних. Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради лежат в портфелях. Чаровницы, вроде вас, по утрам укладывают пряди в большой пучок, готовясь к холодам. Я вспоминаю эпизод в Тавриде, наш обоюдный интерес к природе, всегда в ее дикорастущем виде, и удивляюсь, и грущу, мадам.
Шолом-Алейхем (Соломон (Шломо) Наумович (Нохумович) Рабинович) — еврейский писатель, драматург и просветитель, один из основоположников литературы на языке идиш, в том числе детской. Произведения писателя переведены на многие языки, включая русский. … Ранняя биография писателя подробно описана в неоконченном автобиографическом романе «С ярмарки». Будущий писатель родился 2 марта 1859 года в небогатой патриархальной еврейской семье в селе Воронькове (сейчас Бориспольский р-н.) под Киевом. Мать умерла, когда мальчику исполнилось 13. В возрасте 15 лет, вдохновлённый Робинзоном Крузо, он написал собственную, еврейскую версию повести и решил стать писателем. Взял псевдоним Шолом-Алейхем (мир вам — традиционное еврейское приветствие).
После окончания школы в 1876 три года обучал дочь богатого еврейского предпринимателя Голдэ (Ольгу) Лоеву. Между учителем и ученицей вспыхнуло чувство. В тот момент богатый отец возлюбленной не был готов к такому социально неравному браку, и Шолом-Алейхем потерял работу в доме у Лоева. Только через шесть лет, в 1883, вопреки воле своего отца, она стала его женой и родила ему шестерых детей. После смерти тестя Шолом-Алейхем стал наследником колоссального состояния, однако ему не удалось выгодно распорядиться этими деньгами, вложить их в дело, чтобы приумножить семейный капитал. Шолом-Алейхем известен как человек, поменявший множество совершенно разноплановых профессий, начиная от странствующего репетитора, заканчивая игроком на бирже. Именно увлечение биржевыми спекуляциями, которому он предался в Одессе, подвело начинающего финансиста. Также Шолом-Алейхем спонсировал выпуск журналов, которые печатали художественные произведения на идиш. Таким образом, вскоре грандиознное наследство было промотано окончательно и бесповоротно. Однако к этому времени (начало XX века) он приобретает известность как автор стихотворных произведений и прозаических текстов на идиш. Шолом-Алейхем обожал публичные выступления, постоянно организовывал их, без преувеличения, по всему миру, поэтому уже в скором времени он стяжал себе славу оформившегося писателя с мировым именем.
С 1883 пишет почти исключительно на идиш (за исключением нескольких рассказов и публикаций на русском и иврите). Своей целью ставит просвещение простого народа, иврит же знали немногие. Получив наследство после смерти тестя, он издаёт альманах די ייִדישע פאלקס־ביבליאטעק (Ди йидише фолкс-библиотек, Еврейская народная библиотека) на идиш, помогает молодым авторам, выплачивая им большие гонорары. Вскоре разоряется.
Шолом-Алейхем с симпатией относился к сионистскому движению (хотя и не разделял в полной мере его идеалов), в 1888 году он вступил в палестинофильскую организацию «Ховевей Цион», а в 1907 году был делегатом от США на VIII Сионистском конгрессе в Гааге.
После 1891 писатель живёт в Одессе. После погромов в 1905 уезжает с семьёй в Швейцарию, затем в Германию. Считается, что Шолом-Алейхем пересек океан четыре раза. Однако в первое десятилетие двадцатого века начала давать знать о себе неизлечимая в то время болезнь писателя — туберкулёз, хотя до самого конца Шолом Алейхем выказывает несокрушимую энергию и неиссякаемую жажду творчества, постоянно устраивая творческие гастроли с публичными чтениями и устными выступлениями.
В 1914, как русский подданный, был выслан из Германии. Перебирается в Нью-Йорк, где прожил последние годы жизни. Скончался от туберкулёза в 1916 году в Нью-Йорке, похоронен на Старом кладбище (Old Mount Carmel) в Квинсе (Нью-Йорк, США). Внучка Шолом Алейхема — американская писательница и педагог Бэл Кауфман.